So, put on a happy face. Let's make this pleasant ©
...это пишется, не приходя в сознание. В порядке тренировки, или просто чтобы отпустило.
Название: отсутствует
Источник: Supernatural
Бета: автор самоудовлетворился
Формат: отрывки
Жанр: джен это
Персонажи: Джим Новак (для справкихороший человек, которому конкретно не повезло с происхождением) и Эдгар Сандерс (а это что за чёрт?одержимый, тело которого удостоил своим присутствием Кроули)
Рейтинг: а какого там рейтинга весь СПН? R за насилие над логикой.
Примечание: да, автор помнит, в каком именно аду будут гореть все, пишущие ретеллинги на "Бойцовский клуб".
Раз.
Еще недавно мы с Эдгаром - не Эд, не Эдо, не Эдди - были вроде как друзьями, а теперь он же сует мне пистолет в рот и говорит, что бывает время разбрасывать камни, а бывает время закрывать лавочку.
- Прямо к чертям в рай! - орёт он мне на ухо, но из-за сильный ветер рвет слова на лоскутья. Приходится дополнять услышанные обрывки. Получается: - Нас никто не вспомнит! На века!
Я хочу ответить, что для нас годится разве что серп главного Жнеца.... Молчу. Не потому, что это прозвучит как малоубедительная отговорка.
С дулом во рту - такую сложную фразу просто не выговорить. Что-то царапает нёбо - наверное, прицельная мушка, или как она там называется. Кто-нибудь из Винчестеров, наверняка сказал бы больше. Может, определил бы языком, наощупь, калибр и даже марку оружия.
Сомневаюсь, что кто-нибудь из Винчестеров вообще стоял бы сейчас здесь, на пятьдесят каком-то этаже Блумберг-тауэр. Солнце сияет с безоблачного неба, а у меня ощущение, что плащ сделан из марли - такой холодный ветер, душу выдувает.
Я сую ладони в рукава. Пальцы не гнутся, наверное, красные сейчас, как птичьи лапы. Как уши и нос у Эдгара. Как всё его лицо. Надсаживаясь, он кричит:
- Ты этого хотел?
Полтора года назад - точно не этого. А еще раньше я хотел домой. Когда-то мне хотелось исполнять волю божью. А сейчас не знаю, хочу ли быть мёртвым на небесах.
Знаю, что торчащая у меня во рту черная, короткорылая штука - не кольт. То есть, может, и кольт, но не тот самый.
Повторяю: я не ищу отговорок. Просто помню насчет того, что точно не поможет в моем случае.
Даже если пуля не пройдет через небо или щёку, а честно разнесёт череп - этого мало. Недостаточно даже все тело разорвать на лоскутья. Было дело, проверено.
Не то чтобы слишком хорошо помню и очень много знаю - а ровно столько, чтобы мне не хотелось больше ни узнавать, ни вспоминать.
Два. Мы просто недостаточно мертвые.
- Понимаешь, это не просто для праведников...
- Понимаю. Закрытый клуб. ВИП-зона. И всё-таки.
И мне становится неудобно. Кажется, я совсем разучился разговаривать. Вообще. Даже собирать мысли в кучу так, чтобы получились слова - разучился. Думаю одновременно во всех направлениях: что всё так по-дурацки, и что я вполне понимаю, как там в раю, но как объяснить, что я-то там не бывал? То есть бывал не я, а тот? По служебной надобности. И я молчу, и ерзаю на стуле.
Как в школе, когда учитель ведет пальцем по списку в журнале и точно знаю, что вызовут меня.
В школе. Я помню. Так просто:
- Помнишь шутку? Про мальчиков?
Эдгар прищуривается:
- Знаю, что рай - заповедник для хороших девочек. С мальчиками та же история?
Я беру со стола что-то, просто чтобы занять руки и повести туда-сюда, как указкой:
- Не совсем. Мало быть хорошим мальчиком чтобы попасть наверх.
Глаза у Эдгара округляются, он чуть отодвигается и смотрит на мою руку. Я в ней держу, оказывается, нож.
Неловко. Но шутку всё же следует закончить:
- Нужно быть...
Я провожу лезвием в воздухе на уровне своего горла, и кажется, вот тут полагается смеяться.
Три.
Приходишь в сознание.
В Су-Фоллс, Южная Дакота.
В долине Меггидо, Израиль.
В Море Спокойствия, Луна.
В безымянном облаке межзвёздной пыли, в паре световых лет от Каф, беты созвездия Кассиопеи.
Фрагменты, обрывки, миллисекунды, за которые не успеваешь ровным счётом ничего. Оказаться раздавленным давлением воды на дне Марианской впадины. Вдохнуть раскаленной смеси из аммиака и соляной кислоты. Утонуть в море жидкой серы под падающим с неба пеплом. Моргнуть.
А затем снова падает темнота - которая безопасна хотя бы потому, что в ней ничего не происходит. Настолько
ничего, что можно восстановить увиденное и начать складывать его как головоломку. Очень осторожно откладывая некоторые фрагменты в сторону - не приведи боже, сложатся в картинку.
Которая повернётся и щелкнет, как та шкатулка из фильма.
В темноте трогаешься умом потихоньку, черезвычайно медленно. Незачем торопить события.
Некоторые частицы виденного нормальные, их можно перебирать и перекладывать. Они нормальные: вкус озерной воды во рту, ощущение растертых пальцев, долгое время что-то сжимавших. Запах чего-то жареного, кажется, картошки. Лица, просто лица людей. Без тех тварей, что за ними могут скрываться.
Четыре.
Иногда можно прийти в сознание совсем.
Но я боюсь. Открывать глаза боюсь, слышать этот крошащийся звук тоже. Вдруг это мои кости. Боюсь дышать, а когда все-таки приходится - делаю один глубокий вдох.
Если я что-то и чувствую - так это то, что я отлежал себе все, что можно. Господи, что за глупость. С закрытыми глазами, опираясь на онемевшие руки, я сажусь. Ладони немедленно начинает покалывать, что-то из под них выворачивается - нет, так я никак не сяду. И голова кружится, такой темный в ней шум. Зато ничего больше не слышно.
Что потрескивание, похрустывание приближается. Затем останавливается. Рядом со мной что-то, что теплее, меньше, чем все остальное. Не хочу знать, что это такое. Не хочу знать, что меня тянет, ворошит, касается. Пока это не больно и этого достаточно.
Да просто того, что я дышу, мне уже достаточно.
Скажи мне сам Иисус сейчас: "Встань и иди" - а я промолчу, нечего не скажу. И не встану.
Но мне никто ничего не говорит, просто ходит вокруг да около и хрустит чем-то, и что-то падает вниз, и становится холодно, и тут я оглушительно чихаю и открываю глаза.
Вижу перед собой Сатану. Козлиную морду с человеческими глазами и бараньими рогами, оскаленными волчьими зубами и когтями тигра. Комбинация. Коллаж. Все страшное, все, чего мы боимся - мы компилируем в этом образе. Сатана нарисован на потолке в окружении языков пламени, которые крошатся и опадают вместе с кусками штукатурки. Откуда-то сбоку мне говорят:
- Привет.
- Привет, - отвечаю я вверх, глядя в лицо Сатане. - Я тебя знаю?
- Виделись, но как-то не было случая познакомиться лично.
Я не знаю этот голос, но я его слышал. Почему-то у меня никаких хороших предчувствий, но я уже привык. И я поворачиваю голову на звук. В ушах звенит, в затылке гудит.
Наверное, мне надо бы помолиться.
Наверное, мне надо бы вспомнить хоть пару слов из Ritual Romanum.
А, все равно бесполезно.
В желудок будто холодной воды влили.
Надо мной стоит, покачиваясь с носка на пятку, Кроули. Кирпичная крошка хрустит под его ботинками.
Пять
В таких случаях вроде бы вести себя соответственно. Идущие на смерть, лучше умереть стоя, плюс добавить что-нибудь заковыристо-непристойное из лексикона Дина Винчестера. Понятное дело, всё как в лучшем кино. Только вот голова у меня до сих пор кружится, в глазах пляшут черные точки. Нет, не демонский дым. Больше никого, кроме нас двоих - в большом зале, от пола до потолка исписанном граффити, полном сорных бумыжек, битого кирпича, ветра и холода. Кроули рассматривает меня так, словно видит в первый раз. Вообще-то так оно и есть. Я шарю в себе, ищу ангельское присутствие, как искал бы в карманах ключи от машины, способной унести меня подальше отсюда. Но не нахожу ничего. Ни дыры в подкладке, ни хлопанья сотен крыльев, ни этого их характерного звона на грани слышимости, навязчивого, как подступающая мигрень.
Кастиэль, ангел Господень, покинул здание.
Не скажу, что это меня удивляет, но все равно неприятно. Но у меня есть заботы еще поважнее - последние секунды жизни, как-никак. Или минуты.
Господи, я надеюсь, что не часы. Хоть бы не часы. Прошу тебя, Господи, сделай этой просто так. Тебе же наплевать, так чего тебе стоит?
Какая-то моя часть, оказывается, еще помнит символ веры. Машинально начинаю его шептать, но очень быстро схожу на нет где-то на словах "хлеб насущный". Вспоминаю, что рядом демон - значит, не стоит усугублять. Пусть делает, что он там собрался.
Очень хочется зажмуриться. А вместо этого я только глазами хлопаю. Кроули совершенно человеческим жестом подергивает брюки, чтоб не тянулись, опускается на одно колено. Обхлопывает меня по бокам, вытягивает из-под меня полу плаща. Даже о внутреннем кармане не забыл, но при этом совершенно не трогает рукава. А вдруг у меня там клинок спрятан?
Мечтай. У ангелов много недостатков, но они не забывают личных вещей где попало. "Где попало" - это обо мне. Очень надеюсь, что не о том месте, где обнаружат мое очень бренное тело. Или нескольких местах. Лучше не задумываться на эту тему долго. Вместо этого пока можно хотя бы посмотреть, что будет делать Кроули. Как он заканчивает меня обыскивать - из трофеев ему остается только смятая бумажка, вроде магазинного чека. Разглаживает ее, вчитывается, чертыхается.
То есть я в этой фразе понял только насчет чёрта. Насчет рождественской ёлки не совсем. Может, неправильно расслышал. Но зато следующую его фразу слышу хорошо:
- Рот открой.
Вот тут-то я и зажмуриваюсь. И - пускай делает то, что собирается.
Мне на язык ложится что-то шершавое.
- Жуй давай, - голос у демона раздраженный. - Или мне всё за тебя делать?
И я жую - это что-то чуть похожее на сухарь. Сладковатое. Твердое. С малопонятным привкусом. Странное.
- И как? Как на вкус? Говори!
- Э. Как еда, - более внятно объяснить не получается. Я вообще плохо припоминаю, какая должна быть на вкус эта самая еда. Но вроде это что-то правильное - слюны уже полный рот. Сглатываю эту штуку.
- Хорошо. А теперь давай-ка вставай. Без резких движений, медленно и печально. На счет "три", - говорит демон и на слове "раз" дергает меня за воротник. Получается слабо. Я опираюсь на локти и удивленно смотрю на него. Ему в лицо.
И вижу человека. У которого рот кривится чуть больше, чем надо, одно веко подергивается, глаза слезятся, ладони потеют. Полы пальто подметают пол, на штанах пятно от штукатурки, галстук был повязан по-пижонски ассиметрично, но сейчас просто крив и помят. Я смотрю еще, а он спрашивает:
- Точно ничего нет от головы? Чисто так, случайно, не завалялось?
- Не знаю, - я понимаю, что очень хочу есть. И что вижу перед собой только человека. Так же ясно, как чувствую острый голод, или как в руку мне впивается мелкая кирпичная крошка. Однозначно. - А есть еще?
- Конечно, - распрямляется, морщится, хлопает себя по карману. - Кое-кто, кто сейчас не со мной, имеет привычку носить что-нибудь вкусненькое. Для питомцев.
Шесть
- Совсем сдурел, да?
И показывает рукой - оказывается, преследуя его, я как-то не заметил, что бежал на красный свет. Наверное, он прав. Насчет того, что остатки моих мозгов сейчас парят где-то в вышине. Ну, или где-то там еще.
Смотреть: Море Спокойстивия.
Смотреть: Долина Смерти.
Смотреть: у черта на рогах.
Мне совершенно неинтересно, честно. А Эдгару неинтересно вдвойне: он машет рукой и такси появляется как будто из под земли. И мне это совершенно не нравится:
- Куда ты? Ведь за нами...
- Давай без лирики.
Мне видятся ножи, огонь. Искореженный металл пополам с кровью. Мне слышатся крики. Наверное, Эдгар слышит это тоже. Но, когда я вздрагиваю, то он - улыбается:
- Решил позаботиться обо мне? Очаровательно. Совместное путешествие на двоих и все такое? Ужины на двоих в дрянных забегаловках и вечера воспоминаний? Наших с тобой дерьмовых воспоминаний. Совместная терапия, да?
Это - уже из салона такси. Приглашающий жест и:
- Пошел нахер.
Глаза водителя из-под бейсболки отсвечивают черным. То есть совсем черным.
- Не твое дело.
Дверь захлопывается не со второй, а с третьей попытки.
- Ты только что перешел шестиполосное шоссе на красный свет, и все еще не понял.
Визг шин по асфальту.
- Тогда загадка: когда мистер Президент трахает первую леди, то кто носит его любимый костюм?
Бензиновый выхлоп.
- Правильный ответ: никто. Пока это любимый костюм мистера Президента.
Семь
Стоит как статуя, разглядывая свое отражение в витрине.
Подойдя ближе, я понимаю, что ошибся. Стекло слишком пыльное - отражения нет. Видны только товары на полках. Выгоревший пластик, обесцветившиеся этикетки. Аммония гидроокись. Едкий натр.
Очень большие предупредительные надписи. Работать в очках. Защитные перчатки.
Руками в перчатках он тянется к дверной ручке:
- Кажется, пришло время выпить.
Он серьезен. Абсолютно. И - опять, опять, опять - это меня пугает до ступора. Такого, что я замираю, на том же самом месте, где стоял он и читаю вслух:
- Растворитель для краски. Легковоспляменяющееся.
Но почему-то это помогает. Он останавливается и заинтересованно спрашивает:
- А спички-то есть с собой? Или зажигалку тебе купить?
Хмыкает:
- За наложенные руки полагается ссылка в очень неподходящие для туризма места. Думал, ты знаешь.
- А сам-то?
- Теперь вижу: даже если и выпью пинту-другую из местного бара - то все равно ведь не отчищусь. Но жаль.
Восемь
- Ты тоже не майская роза, - морщится, опять трет ладоню висок и ухо, отворачивается и со спины выглядит нормально. Не по-старому "нормально", а человеческая спина, чуть сутулая даже.
Лицо же - даже за вычетом болезненной гримасы, помятого лица, перепачканного костюма, как демоны умудряются оставаться такими чистыми? - лицо серое и белки глаз желтоватые. Ничего общего с теми-желтыми глазами, слава Ему за его малые милости. Если я выгляжу хоть впловину так же плохо - то тоже бы от себя отвернулся.
И не оборачивался бы, как он не оборачивается, нетвердой походкой по битому кирпичу, по штукатурке все дальше и дальше - где в конце зала темный выход куда-то. Сквозь расколоченные окна - ветер, взметает пыль и на секунду мне кажется, что пыль черная. Смаргиваю, но это просто черные точки перед глазами. Хочу что-то сказать, чтобы подождал, чтобы что-то, хватаюсь за воздух, хватаю воздух ртом, как та рыбка.
Аквариум был самодельный, из оконного стекла, стоял в кабинете обществоведения. Младшая школа, мне восемь, и, если отвлекусь от доски, посмотрю направо - то, если повезет, увижу одну или двух усатых рыб, собирающих что-то со дна или зеленоватого стекла. Всего в аквариуме их, наверное, три. Или четыре. Я никогда не отвлекаюсь настолько, чтобы хватило времени найти всех - буро-коричневых на буро-коричневом дне или буро-коричневой коряге в воде.
Конечно, это все заканчивается плохо - самодельный аквариум, оконное стекло, клей, наверное, просто растрескался - и однажды на втором уроке он не пускает течь, а сразу отваливается передняя стенка, лязг, все обернулись, меня забрызгало, и только тогда я поворачиваюсь и смотрю.
Воды нет. Аквариум пуст. На бурых мокрых камнях бьется бурое и усатое, а затем падает на пол, где уже изворачивается такое же бурое и усатое.
Наверное, вокруг шумно, но я слишком занят тем, что ловлю скользкую рыбу - одну, двух мне точно не унести. Сожмешь слишком сильно, а слишком слабо - вывернется. Еще одно падение на пол точно лучше не сделает. Разевает рот, пока несу по коридору к туалету в конце, там можно заткнуть слив раковины, хоть что-то. Хоть для одного из - сколько их там, три, четыре?
Никогда не было случая точно сосчитать. Зато потом - через три-четыре года, старшая школа, определитесь со спецкурсами - точно знаю, что не буду ни врачом, ни даже ветеринаром. Чтобы не повторялось больше. Когда держишь в руках, и знаешь, что если опоздаешь или просто ненароком сдавишь - то все, а, может, уже все сделал неправильно с самого начала.
Говорят, люди даже к такому привыкают. А, может, делают вид, и поэтому он не оборачивается, ведь я не лучше рыбы, даже хуже - нельзя выпустить меня в ближайшую лужу, сказать, что сделал все зависящее и умыть руки.
Вокруг уже нет течения, нет переключения каналов, не чужого взгляда - вот сейчас и черная спина исчезнет и я останусь между грязным полом и потолком, на котором вдохновенной рукой намалеван Князь Мира Сего.
Совершенно один.
Рыбы немы, у них нет ни права на гоударственного защитника, ни на последнее "на кого ты меня оставил".
Это даже если не знать, что бесполезно. Хотя они же рыбы, откуда им.
Рыбу душит воздух, меня душит паника. Все происходит очень тихо. Черные точки сливаются в черное пятно, оно темнеет и расплывается, шум в ушах глушит шаги, которые все тише. Сейчас я просто упаду на пол, и если затылком на кирпич, то и очень хорошо.
- Эй! Ты меня слышал?
Голос ловит меня не поддерживающей рукой, а крючком. Прямо в ухо - и уже не вытащить без мяса. Поддел, а дальше тише, уже не орет, надсаживаясь, а нормальным голосом. Выбирает из лески слабину:
- Пошли. Я не собираюсь тут торчать и тебе не советую.
Так на меня и не смотрит, но все равно по моим неуклюжим шагам слышит, что клюнуло. Да. Конечно. Я куда-нибудь пойду, и обязательно отсюда подальше.
Смотрит на пустое запястье.
- У нас мало времени.
Все оставшееся готов идти.
Название: отсутствует
Источник: Supernatural
Бета: автор самоудовлетворился
Формат: отрывки
Жанр: джен это
Персонажи: Джим Новак (для справкихороший человек, которому конкретно не повезло с происхождением) и Эдгар Сандерс (а это что за чёрт?одержимый, тело которого удостоил своим присутствием Кроули)
Рейтинг: а какого там рейтинга весь СПН? R за насилие над логикой.
Примечание: да, автор помнит, в каком именно аду будут гореть все, пишущие ретеллинги на "Бойцовский клуб".
Раз.
"С тех пор я не приходил в сознание и никогда не приду"
В. Ерофеев.
В. Ерофеев.
Еще недавно мы с Эдгаром - не Эд, не Эдо, не Эдди - были вроде как друзьями, а теперь он же сует мне пистолет в рот и говорит, что бывает время разбрасывать камни, а бывает время закрывать лавочку.
- Прямо к чертям в рай! - орёт он мне на ухо, но из-за сильный ветер рвет слова на лоскутья. Приходится дополнять услышанные обрывки. Получается: - Нас никто не вспомнит! На века!
Я хочу ответить, что для нас годится разве что серп главного Жнеца.... Молчу. Не потому, что это прозвучит как малоубедительная отговорка.
С дулом во рту - такую сложную фразу просто не выговорить. Что-то царапает нёбо - наверное, прицельная мушка, или как она там называется. Кто-нибудь из Винчестеров, наверняка сказал бы больше. Может, определил бы языком, наощупь, калибр и даже марку оружия.
Сомневаюсь, что кто-нибудь из Винчестеров вообще стоял бы сейчас здесь, на пятьдесят каком-то этаже Блумберг-тауэр. Солнце сияет с безоблачного неба, а у меня ощущение, что плащ сделан из марли - такой холодный ветер, душу выдувает.
Я сую ладони в рукава. Пальцы не гнутся, наверное, красные сейчас, как птичьи лапы. Как уши и нос у Эдгара. Как всё его лицо. Надсаживаясь, он кричит:
- Ты этого хотел?
Полтора года назад - точно не этого. А еще раньше я хотел домой. Когда-то мне хотелось исполнять волю божью. А сейчас не знаю, хочу ли быть мёртвым на небесах.
Знаю, что торчащая у меня во рту черная, короткорылая штука - не кольт. То есть, может, и кольт, но не тот самый.
Повторяю: я не ищу отговорок. Просто помню насчет того, что точно не поможет в моем случае.
Даже если пуля не пройдет через небо или щёку, а честно разнесёт череп - этого мало. Недостаточно даже все тело разорвать на лоскутья. Было дело, проверено.
Не то чтобы слишком хорошо помню и очень много знаю - а ровно столько, чтобы мне не хотелось больше ни узнавать, ни вспоминать.
+++
Два. Мы просто недостаточно мертвые.
- Понимаешь, это не просто для праведников...
- Понимаю. Закрытый клуб. ВИП-зона. И всё-таки.
И мне становится неудобно. Кажется, я совсем разучился разговаривать. Вообще. Даже собирать мысли в кучу так, чтобы получились слова - разучился. Думаю одновременно во всех направлениях: что всё так по-дурацки, и что я вполне понимаю, как там в раю, но как объяснить, что я-то там не бывал? То есть бывал не я, а тот? По служебной надобности. И я молчу, и ерзаю на стуле.
Как в школе, когда учитель ведет пальцем по списку в журнале и точно знаю, что вызовут меня.
В школе. Я помню. Так просто:
- Помнишь шутку? Про мальчиков?
Эдгар прищуривается:
- Знаю, что рай - заповедник для хороших девочек. С мальчиками та же история?
Я беру со стола что-то, просто чтобы занять руки и повести туда-сюда, как указкой:
- Не совсем. Мало быть хорошим мальчиком чтобы попасть наверх.
Глаза у Эдгара округляются, он чуть отодвигается и смотрит на мою руку. Я в ней держу, оказывается, нож.
Неловко. Но шутку всё же следует закончить:
- Нужно быть...
Я провожу лезвием в воздухе на уровне своего горла, и кажется, вот тут полагается смеяться.
+++
Три.
Приходишь в сознание.
В Су-Фоллс, Южная Дакота.
В долине Меггидо, Израиль.
В Море Спокойствия, Луна.
В безымянном облаке межзвёздной пыли, в паре световых лет от Каф, беты созвездия Кассиопеи.
Фрагменты, обрывки, миллисекунды, за которые не успеваешь ровным счётом ничего. Оказаться раздавленным давлением воды на дне Марианской впадины. Вдохнуть раскаленной смеси из аммиака и соляной кислоты. Утонуть в море жидкой серы под падающим с неба пеплом. Моргнуть.
А затем снова падает темнота - которая безопасна хотя бы потому, что в ней ничего не происходит. Настолько
ничего, что можно восстановить увиденное и начать складывать его как головоломку. Очень осторожно откладывая некоторые фрагменты в сторону - не приведи боже, сложатся в картинку.
Которая повернётся и щелкнет, как та шкатулка из фильма.
В темноте трогаешься умом потихоньку, черезвычайно медленно. Незачем торопить события.
Некоторые частицы виденного нормальные, их можно перебирать и перекладывать. Они нормальные: вкус озерной воды во рту, ощущение растертых пальцев, долгое время что-то сжимавших. Запах чего-то жареного, кажется, картошки. Лица, просто лица людей. Без тех тварей, что за ними могут скрываться.
+++
Четыре.
Иногда можно прийти в сознание совсем.
Но я боюсь. Открывать глаза боюсь, слышать этот крошащийся звук тоже. Вдруг это мои кости. Боюсь дышать, а когда все-таки приходится - делаю один глубокий вдох.
Если я что-то и чувствую - так это то, что я отлежал себе все, что можно. Господи, что за глупость. С закрытыми глазами, опираясь на онемевшие руки, я сажусь. Ладони немедленно начинает покалывать, что-то из под них выворачивается - нет, так я никак не сяду. И голова кружится, такой темный в ней шум. Зато ничего больше не слышно.
Что потрескивание, похрустывание приближается. Затем останавливается. Рядом со мной что-то, что теплее, меньше, чем все остальное. Не хочу знать, что это такое. Не хочу знать, что меня тянет, ворошит, касается. Пока это не больно и этого достаточно.
Да просто того, что я дышу, мне уже достаточно.
Скажи мне сам Иисус сейчас: "Встань и иди" - а я промолчу, нечего не скажу. И не встану.
Но мне никто ничего не говорит, просто ходит вокруг да около и хрустит чем-то, и что-то падает вниз, и становится холодно, и тут я оглушительно чихаю и открываю глаза.
Вижу перед собой Сатану. Козлиную морду с человеческими глазами и бараньими рогами, оскаленными волчьими зубами и когтями тигра. Комбинация. Коллаж. Все страшное, все, чего мы боимся - мы компилируем в этом образе. Сатана нарисован на потолке в окружении языков пламени, которые крошатся и опадают вместе с кусками штукатурки. Откуда-то сбоку мне говорят:
- Привет.
- Привет, - отвечаю я вверх, глядя в лицо Сатане. - Я тебя знаю?
- Виделись, но как-то не было случая познакомиться лично.
Я не знаю этот голос, но я его слышал. Почему-то у меня никаких хороших предчувствий, но я уже привык. И я поворачиваю голову на звук. В ушах звенит, в затылке гудит.
Наверное, мне надо бы помолиться.
Наверное, мне надо бы вспомнить хоть пару слов из Ritual Romanum.
А, все равно бесполезно.
В желудок будто холодной воды влили.
Надо мной стоит, покачиваясь с носка на пятку, Кроули. Кирпичная крошка хрустит под его ботинками.
Пять
В таких случаях вроде бы вести себя соответственно. Идущие на смерть, лучше умереть стоя, плюс добавить что-нибудь заковыристо-непристойное из лексикона Дина Винчестера. Понятное дело, всё как в лучшем кино. Только вот голова у меня до сих пор кружится, в глазах пляшут черные точки. Нет, не демонский дым. Больше никого, кроме нас двоих - в большом зале, от пола до потолка исписанном граффити, полном сорных бумыжек, битого кирпича, ветра и холода. Кроули рассматривает меня так, словно видит в первый раз. Вообще-то так оно и есть. Я шарю в себе, ищу ангельское присутствие, как искал бы в карманах ключи от машины, способной унести меня подальше отсюда. Но не нахожу ничего. Ни дыры в подкладке, ни хлопанья сотен крыльев, ни этого их характерного звона на грани слышимости, навязчивого, как подступающая мигрень.
Кастиэль, ангел Господень, покинул здание.
Не скажу, что это меня удивляет, но все равно неприятно. Но у меня есть заботы еще поважнее - последние секунды жизни, как-никак. Или минуты.
Господи, я надеюсь, что не часы. Хоть бы не часы. Прошу тебя, Господи, сделай этой просто так. Тебе же наплевать, так чего тебе стоит?
Какая-то моя часть, оказывается, еще помнит символ веры. Машинально начинаю его шептать, но очень быстро схожу на нет где-то на словах "хлеб насущный". Вспоминаю, что рядом демон - значит, не стоит усугублять. Пусть делает, что он там собрался.
Очень хочется зажмуриться. А вместо этого я только глазами хлопаю. Кроули совершенно человеческим жестом подергивает брюки, чтоб не тянулись, опускается на одно колено. Обхлопывает меня по бокам, вытягивает из-под меня полу плаща. Даже о внутреннем кармане не забыл, но при этом совершенно не трогает рукава. А вдруг у меня там клинок спрятан?
Мечтай. У ангелов много недостатков, но они не забывают личных вещей где попало. "Где попало" - это обо мне. Очень надеюсь, что не о том месте, где обнаружат мое очень бренное тело. Или нескольких местах. Лучше не задумываться на эту тему долго. Вместо этого пока можно хотя бы посмотреть, что будет делать Кроули. Как он заканчивает меня обыскивать - из трофеев ему остается только смятая бумажка, вроде магазинного чека. Разглаживает ее, вчитывается, чертыхается.
То есть я в этой фразе понял только насчет чёрта. Насчет рождественской ёлки не совсем. Может, неправильно расслышал. Но зато следующую его фразу слышу хорошо:
- Рот открой.
Вот тут-то я и зажмуриваюсь. И - пускай делает то, что собирается.
Мне на язык ложится что-то шершавое.
- Жуй давай, - голос у демона раздраженный. - Или мне всё за тебя делать?
И я жую - это что-то чуть похожее на сухарь. Сладковатое. Твердое. С малопонятным привкусом. Странное.
- И как? Как на вкус? Говори!
- Э. Как еда, - более внятно объяснить не получается. Я вообще плохо припоминаю, какая должна быть на вкус эта самая еда. Но вроде это что-то правильное - слюны уже полный рот. Сглатываю эту штуку.
- Хорошо. А теперь давай-ка вставай. Без резких движений, медленно и печально. На счет "три", - говорит демон и на слове "раз" дергает меня за воротник. Получается слабо. Я опираюсь на локти и удивленно смотрю на него. Ему в лицо.
И вижу человека. У которого рот кривится чуть больше, чем надо, одно веко подергивается, глаза слезятся, ладони потеют. Полы пальто подметают пол, на штанах пятно от штукатурки, галстук был повязан по-пижонски ассиметрично, но сейчас просто крив и помят. Я смотрю еще, а он спрашивает:
- Точно ничего нет от головы? Чисто так, случайно, не завалялось?
- Не знаю, - я понимаю, что очень хочу есть. И что вижу перед собой только человека. Так же ясно, как чувствую острый голод, или как в руку мне впивается мелкая кирпичная крошка. Однозначно. - А есть еще?
- Конечно, - распрямляется, морщится, хлопает себя по карману. - Кое-кто, кто сейчас не со мной, имеет привычку носить что-нибудь вкусненькое. Для питомцев.
Шесть
- Совсем сдурел, да?
И показывает рукой - оказывается, преследуя его, я как-то не заметил, что бежал на красный свет. Наверное, он прав. Насчет того, что остатки моих мозгов сейчас парят где-то в вышине. Ну, или где-то там еще.
Смотреть: Море Спокойстивия.
Смотреть: Долина Смерти.
Смотреть: у черта на рогах.
Мне совершенно неинтересно, честно. А Эдгару неинтересно вдвойне: он машет рукой и такси появляется как будто из под земли. И мне это совершенно не нравится:
- Куда ты? Ведь за нами...
- Давай без лирики.
Мне видятся ножи, огонь. Искореженный металл пополам с кровью. Мне слышатся крики. Наверное, Эдгар слышит это тоже. Но, когда я вздрагиваю, то он - улыбается:
- Решил позаботиться обо мне? Очаровательно. Совместное путешествие на двоих и все такое? Ужины на двоих в дрянных забегаловках и вечера воспоминаний? Наших с тобой дерьмовых воспоминаний. Совместная терапия, да?
Это - уже из салона такси. Приглашающий жест и:
- Пошел нахер.
Глаза водителя из-под бейсболки отсвечивают черным. То есть совсем черным.
- Не твое дело.
Дверь захлопывается не со второй, а с третьей попытки.
- Ты только что перешел шестиполосное шоссе на красный свет, и все еще не понял.
Визг шин по асфальту.
- Тогда загадка: когда мистер Президент трахает первую леди, то кто носит его любимый костюм?
Бензиновый выхлоп.
- Правильный ответ: никто. Пока это любимый костюм мистера Президента.
Семь
Стоит как статуя, разглядывая свое отражение в витрине.
Подойдя ближе, я понимаю, что ошибся. Стекло слишком пыльное - отражения нет. Видны только товары на полках. Выгоревший пластик, обесцветившиеся этикетки. Аммония гидроокись. Едкий натр.
Очень большие предупредительные надписи. Работать в очках. Защитные перчатки.
Руками в перчатках он тянется к дверной ручке:
- Кажется, пришло время выпить.
Он серьезен. Абсолютно. И - опять, опять, опять - это меня пугает до ступора. Такого, что я замираю, на том же самом месте, где стоял он и читаю вслух:
- Растворитель для краски. Легковоспляменяющееся.
Но почему-то это помогает. Он останавливается и заинтересованно спрашивает:
- А спички-то есть с собой? Или зажигалку тебе купить?
Хмыкает:
- За наложенные руки полагается ссылка в очень неподходящие для туризма места. Думал, ты знаешь.
- А сам-то?
- Теперь вижу: даже если и выпью пинту-другую из местного бара - то все равно ведь не отчищусь. Но жаль.
Восемь
- Ты тоже не майская роза, - морщится, опять трет ладоню висок и ухо, отворачивается и со спины выглядит нормально. Не по-старому "нормально", а человеческая спина, чуть сутулая даже.
Лицо же - даже за вычетом болезненной гримасы, помятого лица, перепачканного костюма, как демоны умудряются оставаться такими чистыми? - лицо серое и белки глаз желтоватые. Ничего общего с теми-желтыми глазами, слава Ему за его малые милости. Если я выгляжу хоть впловину так же плохо - то тоже бы от себя отвернулся.
И не оборачивался бы, как он не оборачивается, нетвердой походкой по битому кирпичу, по штукатурке все дальше и дальше - где в конце зала темный выход куда-то. Сквозь расколоченные окна - ветер, взметает пыль и на секунду мне кажется, что пыль черная. Смаргиваю, но это просто черные точки перед глазами. Хочу что-то сказать, чтобы подождал, чтобы что-то, хватаюсь за воздух, хватаю воздух ртом, как та рыбка.
Аквариум был самодельный, из оконного стекла, стоял в кабинете обществоведения. Младшая школа, мне восемь, и, если отвлекусь от доски, посмотрю направо - то, если повезет, увижу одну или двух усатых рыб, собирающих что-то со дна или зеленоватого стекла. Всего в аквариуме их, наверное, три. Или четыре. Я никогда не отвлекаюсь настолько, чтобы хватило времени найти всех - буро-коричневых на буро-коричневом дне или буро-коричневой коряге в воде.
Конечно, это все заканчивается плохо - самодельный аквариум, оконное стекло, клей, наверное, просто растрескался - и однажды на втором уроке он не пускает течь, а сразу отваливается передняя стенка, лязг, все обернулись, меня забрызгало, и только тогда я поворачиваюсь и смотрю.
Воды нет. Аквариум пуст. На бурых мокрых камнях бьется бурое и усатое, а затем падает на пол, где уже изворачивается такое же бурое и усатое.
Наверное, вокруг шумно, но я слишком занят тем, что ловлю скользкую рыбу - одну, двух мне точно не унести. Сожмешь слишком сильно, а слишком слабо - вывернется. Еще одно падение на пол точно лучше не сделает. Разевает рот, пока несу по коридору к туалету в конце, там можно заткнуть слив раковины, хоть что-то. Хоть для одного из - сколько их там, три, четыре?
Никогда не было случая точно сосчитать. Зато потом - через три-четыре года, старшая школа, определитесь со спецкурсами - точно знаю, что не буду ни врачом, ни даже ветеринаром. Чтобы не повторялось больше. Когда держишь в руках, и знаешь, что если опоздаешь или просто ненароком сдавишь - то все, а, может, уже все сделал неправильно с самого начала.
Говорят, люди даже к такому привыкают. А, может, делают вид, и поэтому он не оборачивается, ведь я не лучше рыбы, даже хуже - нельзя выпустить меня в ближайшую лужу, сказать, что сделал все зависящее и умыть руки.
Вокруг уже нет течения, нет переключения каналов, не чужого взгляда - вот сейчас и черная спина исчезнет и я останусь между грязным полом и потолком, на котором вдохновенной рукой намалеван Князь Мира Сего.
Совершенно один.
Рыбы немы, у них нет ни права на гоударственного защитника, ни на последнее "на кого ты меня оставил".
Это даже если не знать, что бесполезно. Хотя они же рыбы, откуда им.
Рыбу душит воздух, меня душит паника. Все происходит очень тихо. Черные точки сливаются в черное пятно, оно темнеет и расплывается, шум в ушах глушит шаги, которые все тише. Сейчас я просто упаду на пол, и если затылком на кирпич, то и очень хорошо.
- Эй! Ты меня слышал?
Голос ловит меня не поддерживающей рукой, а крючком. Прямо в ухо - и уже не вытащить без мяса. Поддел, а дальше тише, уже не орет, надсаживаясь, а нормальным голосом. Выбирает из лески слабину:
- Пошли. Я не собираюсь тут торчать и тебе не советую.
Так на меня и не смотрит, но все равно по моим неуклюжим шагам слышит, что клюнуло. Да. Конечно. Я куда-нибудь пойду, и обязательно отсюда подальше.
Смотрит на пустое запястье.
- У нас мало времени.
Все оставшееся готов идти.
@темы: Supernatural
че за фигня?
