Название: Игроки.
Жанр: джен, продолжение фика "П
ара", AU в том же мире с теми же персонажами (о, я повелитель марионеток!), POV (в основном – от Хэйхачи, стараюсь смотреть на весь их нелепый мирок именно его глазами – чтобы видеть поменьше) – все эти пороки фрагмент унаследовал от основного повествования.
Ангст (читаю определение по справочнику: «сильные переживания, физические, но чаще духовные страдания персонажа, в фанфике присутствуют депрессивные мотивы и какие-то драматические события»… хм, нет, это не ангст). Это ER with death. Или скорее легкий флирт.
Предупреждение: ежели вам не по душе нехилые намеки на суицид – бегите скорее, вы предупреждены. То же самое - если вы не любитель шататься по ночному малознакомому городу и не одобряете употребление скверных спиртных напитков с малознакомыми личностями.
Персонажи: Хэйхачи, Шичироджи, стандартная армейская фляга на 0.5 л,. к моменту начала фанфика содержащая порядка 100 мл. жидкости с содержанием С2H5(OH) не менее 40% (этот порцион – полноправный участник повествования! Без него ни автор, а вслед за ним и сами персонажи ни за что бы так от рук не отбились!). Плюс самая нежная и любящая подруга каждого, пускай и считающего себя бывшим, самурая.
Время и место действия: город Кога, окончание праздника Бон, примерно через год после заключения мира и прекращения военных действий (то есть за четыре года до эпического похода в защиту Канны).
Отказ: персонажи – Акиры Куросавы, характеры все же больше студии GONZO вообще и Такидзавы Тосифуми лично, автор от собственных писаний получает только некоторое очищение авгиевых конюшен подсознания (что есть выгода нематериальная и более чем сомнительная).
Саммари: "Мы чужие на этом празднике жизни" или как могли познакомиться на праздник Бон Хэйхачи и Шичироджи - эти два выделяющихся своим жизнелюбием и оптимизмом персонажа. Нет, я серьезно.
эпиграф— игроки со смертью: лица, осознанно стремящиеся к неоправданному риску, преднамеренно осуществляющие действия с низкой вероятностью выживания;
Глассарий суицидологических терминов. Типология лиц, склонных к самоубийству (Е. Schneidman, 1980).читатьБольшой город Кога, да. Заблудиться немудрено.
И блуждать до самой темноты, выпивать, снова идти, забираться по лестницам вверх и скатываться вниз, смотреть, как танцуют пьяненькие торговцы и торговки, глазеть на огни, снова выпивать, играть черт-те с кем в кости по маленькой, идти неизвестно куда.
И без удивления обнаружить себя стоящим на одном из мостов, в свете скверного масляного фонаря, себя, опершегося о перила, себя, смотрящего, как горят в городской пропасти огни. Там, внизу, жизнь, вокруг жизнь, праздник, да. А что у меня?
- Эй, ты! – послушалось сзади.
А ну к черту. Не буду оборачиваться. Наоборачивался уже. Надоело.
- Я к тебе обращаюсь! – теперь уже ближе и требовательней.
- И чего? – ответилось машинально.
- Чего? Как это «чего»? Выпить не осталось? Как у вас, механиков говорится… Трубы горят!
А, просто выпивоха. Такой же, как и я. Ну ладно, раз я таскаю свой форменный шлем и комбинезон – то я механик. Нету у меня… хотя, если взболтать…
- Капля разве что на донышке – протянул флягу через плечо. Невидимый собеседник принял ее быстро – только тень мелькнула – радостно крякнул, заценив содержимое.
- Ах, хорошо! Ради такого и жизни не жалко!
Вернул, фамильярно треплет меня за плечо. Ростом повыше меня, фигура ловкая, одежда яркая, вид малость подгулявший. Ветротекучий господин, и голос добродушный… только уж больно рука тяжелая.
- Жизни, говоришь? – вернул все же с последним глоточком. Оно и правильно – такие красавчики к нашему пойлу для «прочистки труб» непривычны.
- А чего? Выпил – и вперед, испытывай свою летную характеристику прямо с этого мосточка! Душа – прямым перелетом прямо в Чистую Землю, а бренное тело – на экстренную посадку пятью кварталами ниже! – смеется-заливается, хлопает себя по коленям, машет увязанными в три смешных хвостика волосами.
- Да че ты себе удумал, шел бы домой… - оборачиваюсь я досадливо.
- Зачем домой?
- Жена там, дети, и не стыдно тебе такими глупостями заниматься! – я срываюсь на крик и от этого получается еще более неубедительно.
- Не-а не стыдно! – как будто только этого и ждал, заголосил радостно и громко, точно перебудив тутошнюю тихую округу – Нету у меня жены, живу приживальщиком у «торговки весной»! Возделываю «Веселое поле» еженощно, и нет мне на той ниве ни сна ни покоя! И нету у меня ни стыда ни совести!
Сгребает меня, машет свободной рукой, выламывается. И глаза щурит. В эдакой… знакомой манере. Так же делаю я сам последние два года. Чтоб никто взгляд не видел.
- Так уж.. – готовлюсь я уйти. И снова цепкая, сильная рука на плече. Не изнеженная ручонка актера, танцора, мошенника. Хватка – не сбросить.
- Чё ты, это ж лучший в городе мосток, а Кога – недаром зовется «столицей на земле»! И если ты, невежа, думаешь, что подыщешь себе лучше, то и думать о таком не моги!
- О чем таком? Ставили бы таблички, что на ваших мостах после наступления темноты торчать запрещено, - я отмахиваюсь, последняя капля на дне фляжки трепыхается.
Отпустил все же меня. Пританцовывает в неверном свете, дурачась, и ломающася тень подтанцовывает неслышной музыке. А я просто торчу столбом и смотрю.
Как он приближается к перилам, садится, одной ногой еще опираясь на землю, нетрезвым жестом машет мне рукой – что-то взблеснуло, как будто сама ладонь – и чуть пошатнувшись, встает на перилах в полный рост. Смотрит вперед, покачивается с носка на пятку, затем поворачивается и идет по перилам.
Я не местный. Я не знаю, сколько кварталов там внизу. Для меня внизу просто бездна с огнями. В последний день праздника Бон души мертвых оправляются огоньками вниз по реке обратно в царство мертвых. И если я начну считать, сколько из них должны мне стать путеводными, я со счета собьюсь.
Но если это чему-то и может научить живущих… Если мы вообще можем считать произошедшее «наукой»… Так это то, что горящий здесь фонарь издалека тоже кажется всего лишь маленьким тусклым огоньком в бесчисленном множестве себе подобных. И что погасить его довольно легко.
Идет, разведя руки, как будто играющий в «летчика» мальчишка, шажок за шажком, но он не похож на канатоходца, а похож на играющего мальчишку…
Быстро, легко, перила шириной с ладонь играют против всего выпитого за этот вечер, а также против многих и многих вечеров и дней, которые были до того, а я просто стою и смотрю и проклинаю свое «на донышке» которое воистину может оказаться «последней каплей».
И даже когда перила заканчиваются, а он спрыгивает рядом со мной, неловко, расшибив колено, я все еще стою неподвижно, слушаю его оханья и добродушные разглагольствования:
- …И, как говорит один мой добрый знакомый, жизнь коротка, зачем же делать ее еще и унылой? Не во всем согласен с ним, но не могу не признать…
И единственное что я в состоянии сделать – допить последний глоток и всердцах шмякнуть флягу о мостовую. Жестянка брякает и катится в темноту.