Психолог Дж. Кэртнер оказывается аккуратной женщиной средних лет: "можете-звать-меня-Джейн". За тумбой стола ног ее не видно, но можно поставить на то, что на ней туфли-лодочки из кожзаменителя, который ничем не отличишь по виду от натуральной кожи. Бегает по утрам. Старается избегать в еде жирного и соленого. Волосы не затянуты в пучок, а завиты прядями. Поэтому:
— А я тогда Джейк. Мне вас порекомендовал друг.
Всё Путч. Который сказал, что одними дружескими попойками это дело не зальешь. Говорит, что следует устроиться на нормальную работу. Как будто работа ди-джеем по ночам и крэкером софта днем — это ни разу не работа. Спрашивал, нормально ли спит по ночам бывший капитан, а ныне по всем документам покойник Джейк Дженсен. Из отряда, который никогда не существовал. В сданных в архив ЦРУ толстых папках — отчетность ведется и по тем операциям, которых никогда не было — его отряд проходил под названием "Лузеры".
Иногда Дженсен представляет эти папки — толстые серые сшиватели с матерчатыми завязками в большой коробке на полке хранилища где-то под землей. Возможно, они существуют. Возможно, нет. Скорее всего нет, данные оцифрованы, отправлены на сервер, продублированы на жестком диске, тщательно защищены. Взломаны, перевраны до неузнаваемости, вандализированы небольшой троянской программой, которую Дженсен написал три месяца назад. Попутно программа перепутала и испортила солидный кусок базы данных, так что подозрения если и возникнут — то только у людей, которые будут молчать.
Выжившие лузеры никому не интересны.
Поэтому, несмотря на живое воображение, Джейк спит нормально. Он не знает даже толком, с чего начать. Наверное, то же самое у Путча... то есть у Лина. Мистера Портеуса. А, так значит, он жаловался на семейные проблемы?
Дженсен не то что не женат, у него и подружки-то постоянной нет. Упс.
Что бы сказал в таком случае полковник? Нет, что бы полковник сделал?
И Дженсен комфортнее разваливается на не очень-то вместительном стуле, и изо всех сил старается сделать взгляд более маслянистым. И в то же время пренебрежительным. Для завершения образа остро не хватает сигареты, но сойдет и так.
"Можете-звать-меня-Джейн" внимательно наблюдает за ним, и ждет, пока он начнет болтать. Начнет колоться. Кидает в него простые вопросы и делает длинные паузы, которые тянет заполнить болтовней. Но она типа как в курсе:
— Уверяю вас, с проблемами адаптации к мирной жизни сталкиваются практически все военнослужащие, имевшие опыт боев на передовой. И чем вы откровеннее будете со мной, тем больше поможете именно себе.
Ага. Что ж, учтем.
"Привет, начнем с того, что я не назвал вам свою настоящую фамилию. И это не первая моя ненастоящая фамилия. А еще я и дня не был на передовой. Меня поперли из штаба на четвертый месяц контракта. Но это не значит, что всякого такого, что положено в отчетах упаковывать в закрытые конверты, я не видел. У меня вообще была очень насыщенная и интересная жизнь".
— У вас есть хобби, не связанное со службой?
"По ночам кручу рейв для обкуренных малолеток на площадке у пляжа. Это считается?"
— Вы поддерживаете связь с родственниками?
"Ага, у меня есть старшая сестра и маленькая племяшка. Ну, уже не такая маленькая — ей десять и она растет как на дрожжах. Ей уже пора бы купить взрослый велосипед. Даже мне со спутниковой системы слежения видно".
— Часто ли вы видитесь?
"Полгода назад. Пара дней в их доме. Я еще недостаточно уверен, что за мной никто не придет. То есть уверен, но недостаточно. Они привыкли, что я супермен. Что я спасаю Америку. Ну да. Так и есть. Только кому расскажешь, что я спасал Америку от Америки? Бред какой-то".
Дженсен начинает заговариваться. Забалтывается, и про себя, и вслух.
А вопросы бьют некучно, но с какой-то жуткой размеренностью. Как пристреливающаяся артиллерийская установка. И вот один накрывает:
— Вспомните, пожалуйста, момент из своей жизни, когда вы были счастливы.
— Их было много, таких моментов! Например, сейчас...
— Полностью, целиком и полностью счастливы. Опишите мне этот момент.
— Который из?
— Тот, который вам вспомнился самым первым.
И тут Дженсена накрывает. Наверное, так себя чувствуют под дозой пентотала. Или обдолбавшись. Тело само болтает, болтает и болтает. Сдержать этот поток тяжело, но можно чуть умерить. Откорректировать.
— Это было год назад. Летом — мы компанией собрались на вылазку на природу. На побережье, знаете? Отличная получилась вылазка, просто прекрасная.
Со склада, где его накрыли, вывели на площадку отгрузки. Заломили руки назад, защелкнули наручники и затолкнули в ближайший пустой контейнер. Этого добра в порту полно. Ушли, вернулись очень быстро — и в контейнере их стало уже двое. Потому что Кугар, хоть и слышал по рации тревогу, тоже не успел. Сидели в темноте, молча надеясь, что Путч таки успел сыграть отход — у него на это было время.
— Выехали заутро, чтобы порыбачить, встретить рассвет. Правда, я не очень хорошо управляюсь со снастью. Запутал леску, возился долго.
Хотя тогда, в темноте, казалось, что на попытки открыть наручники скрепкой ушла вечность. Ну — объективно — минут семь. Очень длинных минут, а затем:
— Пиздец. Я, кажется, скрепку сломал.
Темнота в ответ ему не промолчала осуждающе — у Кугара было то ли четыре, то ли пять, если считать сарказм, способов молчать с разной степенью осуждения — а выдала целый монолог:
— Хренов ты Гудини.
— Ага, — подтвердил тогда Дженсен, с весельем в голосе и болью в затянутых запястьях. — Я еще не готов проделывать трюк с освобождением под водой.
Это он зря. Наемники из "Пар-сек", когда им хватало патронов, убивали пленных быстро. В той венесуэльской деревеньке была речка — но в речку сбрасывали уже трупы. Зря он вообще начал об этом вспоминать.
Затем времени предаваться воспоминаниям, или попытаться сбить наручники, или отгрызть себе руку, или Кугара попросить — чтоб отгрыз — уже не осталось. Их вытащили на свет из контейнера в уже начавшийся день, и их стало трое. Путч не успел. Или, скорее, не захотел. Неважно.
— День тогда был ясный. Море тихое-тихое, на небе — ни облачка. Никто ничего не говорил — потому что не нужно было, понимаете? Такой момент, когда только свои рядом. И всем все понятно.
Отведут в какой-нибудь угол и пустят пулю в лоб. Аминь, отряд "Лузеров" оправдал свое название на все сто. А еще повели полковника, их Полковника, и лучше б не видеть его таким. Как он на них смотрел.
Как будто они уже мертвы — во второй раз и уж на сей раз по-настоящему. Второй пролёт, их снова продали, и на это раз тот, кому Полковник доверял. Кто-то свой, и Кугар не выдержал:
— Аиша?
Выстрел мимо. Коротко ответив:
— Роуг, — полковник отвернулся. И ушел так, как будто по собственной воле, не обращая внимания на охрану. Он был еще для чего-то нужен, но это была явно просто отсрочка, не помилование. Интересно, удалось ли Аише скрыться? Интересно, сколько Роуг получил за них? Интересно, сколько еще идти?
Все эти вопросы относились к будущему времени, которого оставалось все меньше и меньше. Об этом тоже лучше было не думать.
— Знаете, минуты, когда у тебя нет ни воспоминаний, ни планов. Когда ты только настоящим живешь. Хорошо, когда при этом с тобой рядом кто-то родной.
Зря говорят, что перед смертью у тебя что-то там включается в голове, типа стереофильма о всей твоей жизни. Зато чувство тошноты от злости и досады — Дженсен помнит отлично. Вляпались, распоследние лузеры, и теперь их пристрелят за просто так. Чтобы всего этого не представлять и чтоб не так колотило, Дженсен тогда попытался попытался не думать вообще. Просто смотреть. Отключиться. Зависнуть, как система, упавшая под потоком входящих данных. Вот Путч, отказавшийся стать на колени, ему прострелили обе ноги, и, похоже, убьют первым. Вот Кугар, и, кажется, в его любимой шляпе сейчас будет сквозная дыра.
Хорошо, полковник всего этого не увидит.
Плохо, что Дженсену придется. Предпоследняя в его жизни неприятность. Можно и потерпеть.
— Ради такого стоит жить. Они... яркие. Потрясающие. Просто слов нет. Всего секунда-другая...
Дженсен тогда смотрел. И увидел. Ангельскую картину, для которой он тогда нашел нужные слова:
— Вот чертова баба!
Аиша, возникшая на крыше склада. И в руках ее был гранатомет. То ли с перепугу, то ли от восторга, Дженсену тогда показалось, что противотанковой она стреляла от бедра.
Полный бред, конечно. Или не совсем. Ведь:
— ...она совершенна. А совершенству нет предела.