So, put on a happy face. Let's make this pleasant ©
Название: Тихие пруды
Размер: мини, 1624 слова
Пейринг/Персонажи: Мария/Шелли (или наоборот?), Баэр Уокен, Асаги, Макдауэлл, Паундмакс. Брендон и Банджи - упоминаются.
Категория: фемслеш
Жанр: ёбаный стыд
Рейтинг: R
Посвящение: анонимусу с инсайда,который во все места ко всем тыкался с заявкой на фемслеш.
Читать?
Мария сначала очень волнуется, и опасается, да ей просто не по себе, но Асаги настойчив:
— Девочка моя, поверь, ты уже прекрасно справляешься с обязанностями хозяйки дома. Будь последовательна — воспользуйся и привилегиями. Тем более что один из сегодняшних гостей тебе знаком. А второй... еще больший новичок, чем ты.
Сказанное оказывается правдой — Асаги всегда говорит правду. В тот вечер приезжает Баэр Уокен, Мария с ним знакома: в поместье он частый гость, хотя обычно это деловые визиты за закрытыми дверями кабинета. Мужские разговоры.
Но в этот вечер Уокен — он предпочитает вести сам — приоткрывает дверь со стороны пассажира, и из угольно-черного нутра блестяще-черной машины выпархивает что-то маленькое, светлое и мягкое, как ночная бабочка. Одним движением взбегает на ступени, останавливается перед Асаги и Марией, кланяется:
— Доброго вечера. Папа мне много о вас рассказывал, и я очень рада с вами познакомиться лично.
И только затем подоспевший Уокен произносит запоздалое:
— ...позвольте представить мою дочь, Шелли.
— Да, и прошу прощения! — лицо у девушки серьезно, в глазах пляшет что-то, но уж точно не сожаление.
— Она лишь недавно начала выходить в свет, и я также прошу простить... — Уокен явно не знает, как сгладить получившуюся неловкость. Мария никогда еще не видела видела этого человека таким потерянным. И решается прийти на помощь:
— Здесь все-таки все свои, почти семья. Думаю, можно немного оставить строгости...
И тут Асаги и Уокен начинают смеяться, будто она только что сказала небывало смешную шутку. Даже Шелли прыскает в ладонь, и только затем протягивает руку для поцелуя — Асаги старомоден в приветствиях.
Рядом с небольшого роста, еще по-подростковому угловатой девчушкой Мария и вправду кажется себе солидной и умудренной... домохозяйкой:
— О, у вас даже конюшня есть! У меня когда-то был пони, но когда мы с папой переехали — его негде было держать... А здесь много места. И что — ты никогда-никогда не ездила на лошадях?
Лошади. Большой фруктовый сад: "а в нашем ничего не растет, он декоративный. Папа иногда сам подрезает. А я убираю дорожки. Но он маленький. И пруд там маленький, даже не искупаешься. А ты в этой запруде плавала когда-нибудь?".
Запруда, откуда берет начало ручей — священное рыбаческое угодье хозяина дома, и Мария не понимает, как так получилось, что и она, и Шелли, сняв сандалии и подобрав подолы, уже стоят по колено в воде и смотрят вверх, на темное ночное небо. Шелли таинственным голосом говорит:
— Меня кто-то за ногу трогает.
— Э... это рыбки, — сначала немного пугается, но затем понимает Мария. Любопытная, непуганая форелевая мелочь подплыла на мелководье и "клюет" им босые ноги.
— Да. Рыбки маленькие-маленькие... а зубки у них большие-пребольшие! Бежим скорее! — и Марию окатывает мелкими брызгами.
К особняку они возвращаются уже под руку с этой странной, серьезно-смешливой девушкой, почти девочкой. Которая неожиданно спрашивает:
— Тебя тоже одну никуда не отпускают?
В это же время Асаги и Уокен приходят к выводу, что познакомить девушек — определенно хорошая мысль. И что такие неформальные визиты, определенно, стоит повторять.
"Стоит повторять" случается сначала в сопровождении Уокена, а затем уже и сама Шелли приезжает — ее привозят — погостить. И это уже не церемонные визиты, каким была их первая встреча: "Мария, прошу, помоги нашей гостье... избавиться от лишнего песка на... чуть пониже талии".
Шелли с пугающей быстротой — всего за год-полтора — превращается из неловкого подростка в даму. Мария иногда с тревогой поглядывает на себя в зеркало: не превратилась ли она сама за это время в старуху? В замкнутых пространствах комнат особняка течение времени не ощущается.
— Вчера была среда, сегодня четверг, так? Но такое ощущение, что вчерашняя среда — она уже была в прошлом месяце, такая же точно, — Шелли поясняет это ощущение путано, но понятно. — Да оторвись ты от своих пялец, ну хоть на секунду!
Мария только сдувает лезущую в глаза белокурую прядь. Мария учится вышивать — крестиком, гладью, атласной гладью на множество оттенков нитей. Получается путано, дело продвигается медленно, но в итоге должно получиться красиво. Если бы только Шелли не отвлекала: своими планами на завтра, своими рассказами о том, что было вчера. Не пододвигалась ближе, закрывая тенью шитье.
Снова щекочет нос настырная прядь. Черная. А затем Марию целуют — в уголок рта, быстро и невесомо. Как "клевок" рыбы. И Шелли тихонько смеется. Мария не знает, что сказать и что сделать в ответ, и думает только о том, что нужно сидеть тихо, а не то запутается нитка, и придется обрезать.
Шелли всегда рассказывает — о том, куда возит ее папа, о новом фильме. О Гарри Макдауэлле. Кое о чем она умалчивает — Мария судит по тому, что визиты Шелли стали случаться реже. Неожиданностью становится карточка, подписанная знакомой рукой: "Приезжай".
Дом Уокенов — низкий, на вид старый. "Построен под старину" — поясняет Шелли и исполняет свою часть обязанностей хозяйки: показывает Марии тот самый японский садик, пруд с карпами.
— По ту сторону участка есть бассейн, большой. Но все равно не то. Это тебе не пруд.
Под руку они идут по дорожке вдоль высокой ограды. Декорированная связками прутьев, даже она выглядит обветшалой и ненадежной.
— Только выглядит, Маричка. Ты же видела снаружи, да?
Снаружи — бетон и кирпич. Основательно и надежно, как и все, что делает Баэр Уокен. Пусть даже веранда и выглядит источенной жучками, а чайные чашки покрывает сеть мелких трещин:
— Папа говорит, что ценны только вещи с прошлым.
Тогда у Марии с Брендоном особенно ценные отношения. Сплошное прошлое — прошлый месяц, когда он коротко с ней поздоровался. Прошлый год, когда на юбилее Большого Папы — Асаги называют еще и так — они с Брендоном танцевали вместе. Прошлое, когда Макдауэлл дразнил их: "Наши образцовые жених и невеста!".
— Что, Гарри с Хитом правда жили в Старом Городе в какой-то развалюхе? — удивляется Шелли.
Да, это так — Мария рассказывает, что помнит, хотя уже перезабыла имена тогдашних их друзей, и вряд ли разыщет то кафе, где они вечно торчали. Наверное, вспомнит разве что парк — Брендон ее провожал по вечерам до дома именно через парк, она иногда задерживалась после занятий, так что...
— Везет тебе. Я вот один-единственный раз "задержалась", — когда Шелли говорит таким серьезным голосом, то она точно смеется. — Папа жутко разозлился, а Гарри потом еще до-олго извинялся. Передо мной. Не сообразил, что у меня застежка на лифчике с другой стороны, а не как обычно.
Мария смаргивает, дует на уже остывший чай и твёрдо говорит:
— Не может быть.
Потом ей приходится долго и путано извиняться, а Шелли чуть ли не трясет ее, требуя подробостей и пояснений. Ну а какие могут быть подробности, если у Марии только бездоказательные, но вполне определенные подозрения насчет того количества лифчиков, с конструкцией которых Макдауэлл успел познакомиться еще до знакомства с бельем Шелли. Да еще свой собственный опыт — который и опытом-то назвать можно с трудом. Неловко, в общем, получилось. Что тогда, что сейчас.
— И все-таки, — поднимает Шелли с земли спелое яблоко. Месяц спустя они снова в поместье, и снова вернулись к той же теме. — Все-таки... не у всех же все одинаково бывает.
— Сложно сказать.
— А! Рассказывать все рассказывают. А ты покажи.
И Марии совершенно нечего ответить на это предложение. То есть это и смешно, и абсурдно — спорить и брать "на слабо". Так точно могут поспорить двое мальчишек-школьников, но никак не две благовоспитанные барышни. В яблоневом саду среди бела дня.
А тогда это был пыльный городской парк, где из пяти фонарей горел дай бог чтоб один. И очень-очень страшно было бы идти, если бы Брендона рядом не было. Шелли такого точно не объяснишь, но можно попробовать.
Как это — когда кто-то идет чуть позади тебя. Не оборачиваясь, ты узнаешь знакомый ритм шагов. Ты знаешь, что это он, а он знает, что ты узнала, по тому, что ты чуть замедлила шаг. Вы еще не рядом, но уже ближе друг к другу. Затем ты можешь обернуться, он — поравняться с тобой. Некоторое время вы друг на друга смотрите.
Шелли хочет что-то сказать, но ты прикладываешь к ее губам палец. В парке очень тихо, но в то же время полно нехорошего шума: неприятный скрежет веток под слабым ветром, слишком шуршит что-то в кустах. Доносятся пьяные выкрики из ближайшего переулка. Но вас никто не видит. Пока что.
Шелли под твоей — его — ладонью кажется маленькой, немного напуганной. Ты ее целуешь ее очень осторожно, из-за разницы в росте ей приходится подняться на цыпочки, тебе — можно придержать ее за талию.
Вряд ли тогда поцелуй с Брендоном длился дольше. Но Шелли не просто поддается — она отвечает, не желает отстраняться. На ней тонкое платье, вовсе непохожее на твою жесткую накрахмаленную блузку. Очень помятую в итоге блузку — борьба шла за верхние три, иногда четыре пуговицы, а затем оказывается, что Шелли не надела лифчика:
— Я подготовилась.
И затем уже целует она — жестко, крепко, заставляя тебя зажмуриться, впустить в себя язык. Умелая, чужая манера, незнакомая тебе, знакомая ей. У каждого из парней и вправду своя манера, а ты ведь почти забыла, как это неприятно бывает, когда сухими, жесткими пальцами обхватывают и мнут грудь.
С Шелли так точно не следует поступать. Гораздо лучше будет нагнуться и взять губами розовый сосок. Лизнуть. Затем еще раз, точно так же — кончиком языка — пройтись по другому. Шелли выпускает из рук яблоко, выдыхает:
— Да... этому точно надо учиться.
— Что у нас сегодня? — доносится откуда-то из-за громадного шкафа с пленками.
— Сегодня — вообще-то четверг! — вступает на порог Макдауэлл и принюхивается. В центре — маленькой каморке, набитой оборудованием под завязку, вечно попахивает. Пережжеными проводами, паленой пленкой, жареной информацией. Ну и просто чем-нибудь жареным:
— А в смысле обеда?
— Цыпленок по-пекински. Фирменный! Надеюсь, ты меня побалуешь фирменной информацией, а, Боб?
— М. Угу. Ничего особенного сегодня... только... не знаю, надо ли оно тебе...
"Только" оказывается из поместья Большого Папы. Свежая камера, отдельный кабель — все это стоило немалую копейку Макдауэллу, и многих и многих нервов Банджи, который вызвался эту камеру поставить и подключить. Эксклюзив, фирменный материал. Хотя бы для того, чтобы проверить надежность системы охраны особняка. Если бы Банджи засыпался, то ни Паундмакс, ни уж тем более Макдауэлл не при чем. Впрочем, участок, на котором стояла камера, особо ответственным не был. Яблоневый сад — там никаких переговоров не проводят.
Просмотренный материал Макдауэлл немедленно реквизировал себе. И без пояснений. Только предупредил, чтобы к концу недели камеру демонтировать — так же тайно, как и поставили. Незачем испытывать судьбу.
— Мне, в конце концов, скоро жениться. Оставим пока разные рискованные дела. Половим рыбку в другом водоеме.
Размер: мини, 1624 слова
Пейринг/Персонажи: Мария/Шелли (или наоборот?), Баэр Уокен, Асаги, Макдауэлл, Паундмакс. Брендон и Банджи - упоминаются.
Категория: фемслеш
Жанр: ёбаный стыд
Рейтинг: R
Посвящение: анонимусу с инсайда,
Читать?
Мария сначала очень волнуется, и опасается, да ей просто не по себе, но Асаги настойчив:
— Девочка моя, поверь, ты уже прекрасно справляешься с обязанностями хозяйки дома. Будь последовательна — воспользуйся и привилегиями. Тем более что один из сегодняшних гостей тебе знаком. А второй... еще больший новичок, чем ты.
Сказанное оказывается правдой — Асаги всегда говорит правду. В тот вечер приезжает Баэр Уокен, Мария с ним знакома: в поместье он частый гость, хотя обычно это деловые визиты за закрытыми дверями кабинета. Мужские разговоры.
Но в этот вечер Уокен — он предпочитает вести сам — приоткрывает дверь со стороны пассажира, и из угольно-черного нутра блестяще-черной машины выпархивает что-то маленькое, светлое и мягкое, как ночная бабочка. Одним движением взбегает на ступени, останавливается перед Асаги и Марией, кланяется:
— Доброго вечера. Папа мне много о вас рассказывал, и я очень рада с вами познакомиться лично.
И только затем подоспевший Уокен произносит запоздалое:
— ...позвольте представить мою дочь, Шелли.
— Да, и прошу прощения! — лицо у девушки серьезно, в глазах пляшет что-то, но уж точно не сожаление.
— Она лишь недавно начала выходить в свет, и я также прошу простить... — Уокен явно не знает, как сгладить получившуюся неловкость. Мария никогда еще не видела видела этого человека таким потерянным. И решается прийти на помощь:
— Здесь все-таки все свои, почти семья. Думаю, можно немного оставить строгости...
И тут Асаги и Уокен начинают смеяться, будто она только что сказала небывало смешную шутку. Даже Шелли прыскает в ладонь, и только затем протягивает руку для поцелуя — Асаги старомоден в приветствиях.
Рядом с небольшого роста, еще по-подростковому угловатой девчушкой Мария и вправду кажется себе солидной и умудренной... домохозяйкой:
— О, у вас даже конюшня есть! У меня когда-то был пони, но когда мы с папой переехали — его негде было держать... А здесь много места. И что — ты никогда-никогда не ездила на лошадях?
Лошади. Большой фруктовый сад: "а в нашем ничего не растет, он декоративный. Папа иногда сам подрезает. А я убираю дорожки. Но он маленький. И пруд там маленький, даже не искупаешься. А ты в этой запруде плавала когда-нибудь?".
Запруда, откуда берет начало ручей — священное рыбаческое угодье хозяина дома, и Мария не понимает, как так получилось, что и она, и Шелли, сняв сандалии и подобрав подолы, уже стоят по колено в воде и смотрят вверх, на темное ночное небо. Шелли таинственным голосом говорит:
— Меня кто-то за ногу трогает.
— Э... это рыбки, — сначала немного пугается, но затем понимает Мария. Любопытная, непуганая форелевая мелочь подплыла на мелководье и "клюет" им босые ноги.
— Да. Рыбки маленькие-маленькие... а зубки у них большие-пребольшие! Бежим скорее! — и Марию окатывает мелкими брызгами.
К особняку они возвращаются уже под руку с этой странной, серьезно-смешливой девушкой, почти девочкой. Которая неожиданно спрашивает:
— Тебя тоже одну никуда не отпускают?
В это же время Асаги и Уокен приходят к выводу, что познакомить девушек — определенно хорошая мысль. И что такие неформальные визиты, определенно, стоит повторять.
"Стоит повторять" случается сначала в сопровождении Уокена, а затем уже и сама Шелли приезжает — ее привозят — погостить. И это уже не церемонные визиты, каким была их первая встреча: "Мария, прошу, помоги нашей гостье... избавиться от лишнего песка на... чуть пониже талии".
Шелли с пугающей быстротой — всего за год-полтора — превращается из неловкого подростка в даму. Мария иногда с тревогой поглядывает на себя в зеркало: не превратилась ли она сама за это время в старуху? В замкнутых пространствах комнат особняка течение времени не ощущается.
— Вчера была среда, сегодня четверг, так? Но такое ощущение, что вчерашняя среда — она уже была в прошлом месяце, такая же точно, — Шелли поясняет это ощущение путано, но понятно. — Да оторвись ты от своих пялец, ну хоть на секунду!
Мария только сдувает лезущую в глаза белокурую прядь. Мария учится вышивать — крестиком, гладью, атласной гладью на множество оттенков нитей. Получается путано, дело продвигается медленно, но в итоге должно получиться красиво. Если бы только Шелли не отвлекала: своими планами на завтра, своими рассказами о том, что было вчера. Не пододвигалась ближе, закрывая тенью шитье.
Снова щекочет нос настырная прядь. Черная. А затем Марию целуют — в уголок рта, быстро и невесомо. Как "клевок" рыбы. И Шелли тихонько смеется. Мария не знает, что сказать и что сделать в ответ, и думает только о том, что нужно сидеть тихо, а не то запутается нитка, и придется обрезать.
Шелли всегда рассказывает — о том, куда возит ее папа, о новом фильме. О Гарри Макдауэлле. Кое о чем она умалчивает — Мария судит по тому, что визиты Шелли стали случаться реже. Неожиданностью становится карточка, подписанная знакомой рукой: "Приезжай".
Дом Уокенов — низкий, на вид старый. "Построен под старину" — поясняет Шелли и исполняет свою часть обязанностей хозяйки: показывает Марии тот самый японский садик, пруд с карпами.
— По ту сторону участка есть бассейн, большой. Но все равно не то. Это тебе не пруд.
Под руку они идут по дорожке вдоль высокой ограды. Декорированная связками прутьев, даже она выглядит обветшалой и ненадежной.
— Только выглядит, Маричка. Ты же видела снаружи, да?
Снаружи — бетон и кирпич. Основательно и надежно, как и все, что делает Баэр Уокен. Пусть даже веранда и выглядит источенной жучками, а чайные чашки покрывает сеть мелких трещин:
— Папа говорит, что ценны только вещи с прошлым.
Тогда у Марии с Брендоном особенно ценные отношения. Сплошное прошлое — прошлый месяц, когда он коротко с ней поздоровался. Прошлый год, когда на юбилее Большого Папы — Асаги называют еще и так — они с Брендоном танцевали вместе. Прошлое, когда Макдауэлл дразнил их: "Наши образцовые жених и невеста!".
— Что, Гарри с Хитом правда жили в Старом Городе в какой-то развалюхе? — удивляется Шелли.
Да, это так — Мария рассказывает, что помнит, хотя уже перезабыла имена тогдашних их друзей, и вряд ли разыщет то кафе, где они вечно торчали. Наверное, вспомнит разве что парк — Брендон ее провожал по вечерам до дома именно через парк, она иногда задерживалась после занятий, так что...
— Везет тебе. Я вот один-единственный раз "задержалась", — когда Шелли говорит таким серьезным голосом, то она точно смеется. — Папа жутко разозлился, а Гарри потом еще до-олго извинялся. Передо мной. Не сообразил, что у меня застежка на лифчике с другой стороны, а не как обычно.
Мария смаргивает, дует на уже остывший чай и твёрдо говорит:
— Не может быть.
Потом ей приходится долго и путано извиняться, а Шелли чуть ли не трясет ее, требуя подробостей и пояснений. Ну а какие могут быть подробности, если у Марии только бездоказательные, но вполне определенные подозрения насчет того количества лифчиков, с конструкцией которых Макдауэлл успел познакомиться еще до знакомства с бельем Шелли. Да еще свой собственный опыт — который и опытом-то назвать можно с трудом. Неловко, в общем, получилось. Что тогда, что сейчас.
— И все-таки, — поднимает Шелли с земли спелое яблоко. Месяц спустя они снова в поместье, и снова вернулись к той же теме. — Все-таки... не у всех же все одинаково бывает.
— Сложно сказать.
— А! Рассказывать все рассказывают. А ты покажи.
И Марии совершенно нечего ответить на это предложение. То есть это и смешно, и абсурдно — спорить и брать "на слабо". Так точно могут поспорить двое мальчишек-школьников, но никак не две благовоспитанные барышни. В яблоневом саду среди бела дня.
А тогда это был пыльный городской парк, где из пяти фонарей горел дай бог чтоб один. И очень-очень страшно было бы идти, если бы Брендона рядом не было. Шелли такого точно не объяснишь, но можно попробовать.
Как это — когда кто-то идет чуть позади тебя. Не оборачиваясь, ты узнаешь знакомый ритм шагов. Ты знаешь, что это он, а он знает, что ты узнала, по тому, что ты чуть замедлила шаг. Вы еще не рядом, но уже ближе друг к другу. Затем ты можешь обернуться, он — поравняться с тобой. Некоторое время вы друг на друга смотрите.
Шелли хочет что-то сказать, но ты прикладываешь к ее губам палец. В парке очень тихо, но в то же время полно нехорошего шума: неприятный скрежет веток под слабым ветром, слишком шуршит что-то в кустах. Доносятся пьяные выкрики из ближайшего переулка. Но вас никто не видит. Пока что.
Шелли под твоей — его — ладонью кажется маленькой, немного напуганной. Ты ее целуешь ее очень осторожно, из-за разницы в росте ей приходится подняться на цыпочки, тебе — можно придержать ее за талию.
Вряд ли тогда поцелуй с Брендоном длился дольше. Но Шелли не просто поддается — она отвечает, не желает отстраняться. На ней тонкое платье, вовсе непохожее на твою жесткую накрахмаленную блузку. Очень помятую в итоге блузку — борьба шла за верхние три, иногда четыре пуговицы, а затем оказывается, что Шелли не надела лифчика:
— Я подготовилась.
И затем уже целует она — жестко, крепко, заставляя тебя зажмуриться, впустить в себя язык. Умелая, чужая манера, незнакомая тебе, знакомая ей. У каждого из парней и вправду своя манера, а ты ведь почти забыла, как это неприятно бывает, когда сухими, жесткими пальцами обхватывают и мнут грудь.
С Шелли так точно не следует поступать. Гораздо лучше будет нагнуться и взять губами розовый сосок. Лизнуть. Затем еще раз, точно так же — кончиком языка — пройтись по другому. Шелли выпускает из рук яблоко, выдыхает:
— Да... этому точно надо учиться.
— Что у нас сегодня? — доносится откуда-то из-за громадного шкафа с пленками.
— Сегодня — вообще-то четверг! — вступает на порог Макдауэлл и принюхивается. В центре — маленькой каморке, набитой оборудованием под завязку, вечно попахивает. Пережжеными проводами, паленой пленкой, жареной информацией. Ну и просто чем-нибудь жареным:
— А в смысле обеда?
— Цыпленок по-пекински. Фирменный! Надеюсь, ты меня побалуешь фирменной информацией, а, Боб?
— М. Угу. Ничего особенного сегодня... только... не знаю, надо ли оно тебе...
"Только" оказывается из поместья Большого Папы. Свежая камера, отдельный кабель — все это стоило немалую копейку Макдауэллу, и многих и многих нервов Банджи, который вызвался эту камеру поставить и подключить. Эксклюзив, фирменный материал. Хотя бы для того, чтобы проверить надежность системы охраны особняка. Если бы Банджи засыпался, то ни Паундмакс, ни уж тем более Макдауэлл не при чем. Впрочем, участок, на котором стояла камера, особо ответственным не был. Яблоневый сад — там никаких переговоров не проводят.
Просмотренный материал Макдауэлл немедленно реквизировал себе. И без пояснений. Только предупредил, чтобы к концу недели камеру демонтировать — так же тайно, как и поставили. Незачем испытывать судьбу.
— Мне, в конце концов, скоро жениться. Оставим пока разные рискованные дела. Половим рыбку в другом водоеме.
@темы: Winter Fandom Combat 2014, Gungrave