Gungrave. Живые и мертвые

[sniper-with-camera]

Название: Живые и мертвые
Автор стихов: Red_Arrow
Размер: мини (цикл драбблов, от 169 до 371 слова), всего - 1584 слова
Пейринг/Персонажи: многие
Категория: джен
Жанр: канонная повседневность, ангст, трагикомедия
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: немного обценной лексики, немного тревожащих тем
Краткое содержание: стихотворение Мики Асаги и пространные комментарии-ассоциации к некоторым из строф

Он есть ни мертвый, ни живой,
Он для Семьи теперь иной,
Для мертвых ни чужой, ни свой
И для возлюбленной другой.(1)

(1)
— ...Чё? – снова переспрашивает Банджи, хотя до этого не было видно, что у него проблемы.
С головой — да. Но не со слухом.
— Женись, — снова говорит Макдауэлл, и абсурдное это предложение опять разносится по слишком новому и слишком пустому залу эхом. Затем, тем же тоном:
— Надо стол поставить. Ну такой, – показывает руками, как рыбаки показывают.
Впрочем, о рыбалке эхо последние два года благоразумно помалкивает. Молчит некоторое время и Кагасира, собирая время на формулировку:
— Оно тебе надо?
— Мне-то? Ну... – черт его знает, что там крутится внутри светлой боссовой головы, какие-то пружинки сжимаются, валики ходят, ходики тикают. Где-то среди этого всего и очередная разбитая "чистильщиком номер один" машина, и зачистка, в ответ на которую дружественный клан Вулкан отозвался весьма прохладно, назвав "преувеличенно эффективной". И, может, что-то еще. Что-то связанное с кладбищем, где под надгробьями лежит удвоенное количество покойников.
А под одним — может быть — не лежит ни одного.
Все это закручивается, готово щелкнуть, выстрелить, но — вжух — ничего нет. Есть просто босс, который говорит:
— Думал, тебе так лучше будет. Семья — хорошая штука. А, делай как хочешь.
— Хорошая, — покладисто, словно невидимый прицел все еще на нем, соглашается Банджи. — Мне и нашей хватает.

А впрочем, и любимой нет —
Отправил Гарри на тот свет,
А Грэйв когда-то дал обет.
С тех пор прошло так много лет…(2)

(2)
— ...и дочка.
— Угу, — дожевывает вторую большую порцию курицы Паундмакс. Деликатесы приходят и уходят, а курица — она навсегда. Как что-то вроде настоящей любви. Или смерти.
— И дочка! — теперь в этом у Макдауэлла не только утверждение, но и изрядная доля омерзения. Паундмакс не устает поражаться, как некоторые, вроде бы, безобидные факты могут довести человека. До чего-нибудь. Это вроде тромба. Был себе, был, а потом оторвался — и непонятно, где выстрелит.
Этот факт явно выстрелил. Отстраненно Боб думает — что босс враз постарел, хотя до последнего все твердят ему, что он выглядит моложе своих лет.
Ни черта подобного. Это как лежать в реанимации и слушать, как тебя хвалят за хороший аппетит и цветущий вид.
— Ей сейчас...
— Спасибо, я умею считать, — постарел, подурнел, но злости не поубавилось. — Двенадцать лет. И она...
Стучит ногтем по фотографии в рамке на рабочем столе.
— Все эти люди мертвы. И они должны такими оставаться.
Паундмакс понимает все, кроме одного. Рамка хоть и не к нему лицом, но он знает, что на той выгоревшей карточке нет женщины. Ни той самой, никакой.

Он есть ни мертвый, ни живой,
Он отомстит любой ценой,
За смерть Марии дорогой
Пойдет один на всех войной.(3)

(3)
Сначала Ли полагал это печатью — нет, не профессии, но того специфического рода деятельности и образа жизни, что так или иначе ведут все, оказавшиеся на высокой ступени иерархии. Позже, когда сам этой ступени если не достиг, но к ней приблизился — понял, что такое вовсе необязательно.
Спать исключительно днем, просыпаясь после полудня и засыпая только после рассвета.
Бодрствование ночами приличествует мелкой шушере, от силы — отрядам зачистки и их командирам, но никак не Кэнону Волкэну, почти главе и почти наследнику власти синдиката Молния.
Приличествовало бы. Бывшему главе. Почившего синдиката.
Ли достаточно долго — он опасается, что слишком — приучает себя думать в прошедшем времени.
О старшем брате.
О том времени, когда это слово, возможно, что-то значило.
Или никогда не значило.
Ли не помнит. Наверное, это хороший знак.
Среди техники, составляющей "центр сети" Боба, где-то ловко спряталось радио, настроенное на музыкальную волну самого плебейского свойства. Иногда Ли готов начать подрезать каждый из проводов поочередно, чтобы оборвать прилипчиво-сладенькую песенку.
"Переверни страницу" и какое-то дальше ля-ля.
Прилипла — не отдерешь.
— Ли, жвачку будешь? Какой-то ты сонный сегодня.
Не жвачка. Карамельки. Сидя над ведомостями, ночами, чтобы не сбиваться и не засыпать — сосали карамельки. Или курили так, что дым уже не рассеивался, а плыл плотными пластами.
Или зубочистка. Или игла в руку. Просыпайся. Детство кончилось, сказки не те, старший брат пошел против воли отца и ушел в армию, младший был примерным сыном и учился на экономиста. И смотрите, чем это закончилось.
Да, точно. Эти штуки со сном начались у Кэннона после армии. О "боевых" он никогда не рассказывал. И уже не расскажет.
Ли потребовалось около пятнадцати лет, чтобы дойти до этого своим путем. День — безопасен. Все спят, все носят маски людей, день не в счет.
Ночь с ее настоящими страхом и яростью определяет все: охотник ты или добыча. Кто увидит рассвет, а кто нет.
К чему резать провода, если можно повернуть рубильник.
К чему прятаться днем, если можно день сделать ночью кромешной, где под солнцем будут только два цвета: черный и красный.
И белый. Чистый белый цвет.
— А что вы тут?..
— Ш-ш-ш. Тише, разбудишь.
— А-а-а, — машет перед глазами белое пятно. — Да я так, на минутку. А вы тут...
— Нет, не сплю, — Ли выпрямился на стуле, и по нему совсем не видно, спал или нет. — Гарри, пришел — так рассказывай. Куда мы без тебя.

В крови течет лишь некрорайс —
Для корпорации сюрпрайз,
Жизнь Брэндона была не айс,
В убийствах Грэйв отличный ас.(4)

(4)
— Заходите, — и открывает дверь нараспашку, нарочито-медленным жестом показывая пустые руки и пустую, никого, комнату у себя за спиной. — Выпьем чаю.
Баэр Уокен нечасто чувствует себя неловко, но, похоже, тут именно редкий случай.
— Как раз чайник вскипел.
И уходит, видимо, на кухню, откуда вправду свистит. Уходит, повернувшись спиной, не медленно и не быстро, все так же держа руки на виду.
Баэр Уокен ощущает себя немного вампиром, которого пригласили в дом. Кивнув помощнику — второй дежурит во дворе, у пожарной лестницы, заходит.
Дом — это сильно сказано. Съемная квартира со следами протечек на потолке, и почти без мебели. Ее роль выполняет бумага. Стопы и кипы, между которых ветвится "ослиная тропа" к матрасу и на кухню. Еще одна причина не делать здесь резких движений — местами бумажные горы доходят немаленькому Уокену почти до пояса.
Кухня мала, хватает места только для плиты, мойки, небольшого стола и табурета. Хозяин уже что-то заваривает на подоконнике. Вполне нормальная кухня, разве что табурет только один. Уокен не рискует сесть и не рискует не уточнить:
— Вы ведь понимаете, что ваши люди...
— Предупреждены. Очень надеюсь, что ваши люди будут эмм... тоже предупредительны, — жест противоречит примиряющему тону слов, почти резкий. — И я не буду работать один. Потеря сотрудников с опытом в этой стадии разработок означает провал. Стагнацию. Ни повторить результат, ни тем более превзойти. Мне нужны все. Повторюсь: все. От моих ассистентов до уборщи...
— Принято. Что вам еще требуется?
Короткий вопрос обрывает - и речь, и движение руки с чашкой кипятка. Бубнит:
— Дам список, сейчас, где же он у меня...
— Позже, — мягко обрывает Уокен. От одной мысли, что при нем сейчас же начнут копаться в этих завалах, становится малость неуютно.
Его сегодняшнего собеседника зовут доктор Т., и он нравится Уокену все больше и больше. Настолько, что можно позволить себе полюбопытствовать:
— Скажите, а то, что случилось...
— Совершенно недопустимая халатность. Ни холодильника, ни замены крови — а гоняли образцы сутками, даже не по ночам. В такую жару. Неудивительно. Несоблюдение техусловий.
Уокен не удивится, если среди бумаг здесь его люди найдут не одну подробнейшую распечатку этих техусловий. А среди бумаг в лаборатории и среди записей Кэннона Волкэна — что, несомненно, горит сейчас в аду — не найдут ни одной записки о том, как правильно обращаться с ожившими покойниками.
Чай у доктора Т. — зеленый, измельченный, на водопроводной воде — совершенно отвратителен. Но это поправимо.

Он мстит за смерть своей Семьи,
Хоть сердцу тошно от войны,
Да, он воскрес из-под земли,
Совсем не чувствуя вины.

В руках по пушке на врагов,
Он убивает их без слов,
Хоть на запястьях сто оков,
А ночью видит сны без снов.

Для Грэйва Гарри точно мертв,
Из памяти войною стерт,
Кто знал, что так не повезет?
Быть может, дьявол или черт.(5)

(5)
— Твою мать.
Слова тут же сносит ветер, уносит в море, к голодным рыбам в нем, к голодным чайкам над ним. На растерзание.
Солнце ослепительное, но не греет ни хера. Тепло тут же срывает — и Банджи, поежившись, уходит в дом.
Ну а еще чтоб не видеть, как босс лезет на забор.
Хороший забор от дороги, высокий, поверху битое стекло. А босс лезет. То есть сначала кинул поверх пиджак, потом подтянулся сам. Босячество не пропьешь — даже почти нигде не зацепился, и торчит сейчас поверх белой вороной. Покачивается.
Дело не в ветре, тут дело идет явно больше, чем о ящике, и менее, чем за два дня.
За прошедшие два дня Банджи тоже много чего успел.
Напиться.
Погнать всех троих из хлипкого их домика на взморье — кажется, потому что никого нет. Хорошо прогнал, наверное. И, наверное, тогда же попутно здорово разнес дом. Но холодильник цел.
Подумать много разного.
Снова напиться, потому что бежать глупо, а ждать на трезвую голову, пока за тобой придут — скучно.
С кем работал предатель Брендон Хит?
Вот-вот.
Вот смерть и пришла. Торчит вот на заборе, решает, в какую сторону падать.
Вынести это зрелище можно только если немедленно выпить еще. И еще. И еще, потому что осталось только пиво. Хуй с ним, помирать на диване с бутылкой пива тоже сойдет.
Со двора доносится звук валящегося мешка — босс явно определился. И, похоже, не свернул шею. Непонятно, чему тут радоваться, но Кагасира впервые за эти три дня хоть чему-то рад. Даже:
— Бухаешь.
Стоит в проеме двери и даже почти прямо.
— А в-ведь столько еще дел.
Интересно — дойдет ли до дивана. Дошел. И даже почти не промахнулся. Только съездил локтем по носу и пролил остатки бутылки.
— Ты опзатлно звязывай. Завтра дела.
И, промахнувшись мимо диванной подушки, сгребает Кагасиру в охапку. И отрубается. Намертво.
Баэр Уокен приезжает к концу дня — последнее место, где бы стал разыскивать зятя, но телефон не отвечал — разбит, провод оборван.

Он был ни мертвый, ни живой,
Убийца с раненой душой,
Отправил Гарри на покой
И рядом пал, прикрыв собой.

Теперь в могиле он лежит,
А по щеке слеза скользит,
И Мика тихо говорит:
Покойся с миром, Брэндон Хит.

@темы: Winter Fandom Combat 2017, Gungrave